Отрывок статьи Елены СИМАНКОВОЙ, Ильи АГАФОНОВА, напечатаной 08.05.2019 на https://www.miloserdie.ru/
Светлана Бейлезон, член КС по делам инвалидов и других лиц с нарушениями жизнедеятельности при ОП РФ, мама особого ребенка:
«Жан долго болел и прошлой ночью (с 6 на 7 мая – прим. Ред.) ушел, но в это не верится. Мы с подругой встретились с ним в начале 90-х во время его приездов в Москву. Мне дали пригласительный билет на встречу с человеком по имени Жан Ванье и сказали, что надо обязательно пойти. Я зачем-то пошла. Я была неверующей.
На сцену дворца пионеров на Ленинских горах вышел очень высокий человек в темно-синей легкой куртке. Человек улыбался и медленно говорил по-английски. Я не знаю этого языка. Но все слова Жана я понимала без перевода. Больше никто на моей памяти не умел говорить на языке, понятном сердцу. Подруга Лена говорит, что она чувствовала то же самое.
Мы с Леной вспоминали сегодня, что Жан говорил, казалось бы, совсем простые вещи. О людях с нарушениями интеллекта, которые нуждаются в любви и дружбе. О том, что они видят сердцем. Это было о наших детях. Он давал нам надежду на то, что мир примет наших детей, что это возможно, что Господь не оставит их.
Жан говорил так, что мы верили и получали надежду и силу жить.
Мы вспомнили, что Жан часто рассказывал историю о самарянке, у которой Иисус попросил воды. Жан любил эту историю, но говорил, что боится, как бы она не обиделась на него за частое упоминание. Впрочем, говорил он, когда они встретятся, он сможет попросить у нее прощения…
И вот теперь они, наверно, уже вместе.
Я так и не успела побывать у Жана в Троли, видела его только в Москве. Но присутствие его в моей жизни с момента знакомства было несомненным и постоянным.
Казалось, что здесь он ходатайствует за нас перед Богом. Всегда было ощущение его бытия на Земле и прямой связи с Небом, если можно так сказать.
Думаю, Жан уже молится о нас. Но мы-то пока тут и сегодня осиротели. Нам будет трудно без него.
Надо не потерять благодарности и памяти о нем».
Анастасия Бельтюкова, музыкальный терапевт, директор реабилитационного центра «Турмалин»:
«Я вхожу в общину «Вера и свет» в России, и у меня есть опыт жизни в «Ковчеге» во Франции. В моей жизни Жан Ванье сыграл, наверное, ключевую роль.
Жан Ванье – тот человек, который своей жизнью показал, что значит – действительно увидеть, встретить того, кто рядом с тобой.
Показал это на примере инвалидов, людей немощных.
Но на самом деле через свою жизнь Жан учил нас — каждого человека встречать как особенного.
Потому что каждый человек – это священная и особая история.
Но, конечно, он совершил своего рода революцию в понимании особого человека, в отношении к нему. Для меня очень важно, что Жан перевернул отношение к таким людям в Церкви, показал, что они тоже являются ее неотъемлемой частью.
Для православных это, может быть, не такая яркая проблема, но для католиков это было очень важно, таких людей там просто не причащали – а сейчас они бывают на аудиенциях у Папы Римского.
У православных с этим попроще – но я точно знаю, что Жан Ванье повлиял и на очень многих православных священников, так что они стали более открытыми к особым людям.
Каковы теперь перспективы у общин, лишившихся своего основателя? Надо сказать, что Жан Ванье уже много лет не был тем человеком, на котором держалась их работа. Ему было 90 лет, понятно, что не он добывал деньги, не решал какие-то вопросы.
В последние годы Жан говорил, что он не уникален, что все мы, кому довелось встретиться с реальностью особых людей, должны быть их посланниками, апостолами в мире. Что такими, как он, должны быть мы все. Поэтому сейчас задача общин – нести в мир ту удивительную истину, которую Жан показывал всей своей жизнью.
Конечно, сейчас очень кризисный момент, и для общины «Вера и свет», и особенно — для общины «Ковчег». Но это не было неожиданным. Жан готовил всех к тому, что это произойдет».
Реалист, говоривший, что любовь в нашем мире возможна
Член российской общины «Вера и свет» Михаил Завалов:
«Жан очень давно хотел оказаться в России, еще в советские годы. И как только стало можно, он стал сюда ездить. Он выступал в каких-то полупустых залах, где был иногда только десяток человек…
Что он искал в России? Как и его общины «Вера и свет» и «Ковчег», он искал родителей особых детей, в том числе взрослого возраста, и тех, кто мог бы им помогать.
Это не была собственно организация общины. Он говорил: «Я сею, а там уж что получится». На встречу – не знаю даже, как о них узнавали – приходили родители и говорили: возьмите наших детей во Францию! А он отвечал: может быть и у вас что-то получится? А все думали: да нет, у нас тут ничего такого быть не может. Это было в 1989-1990 годах.
Жан Ванье приезжал вместе с психиатром, который консультировал здесь родителей особых детей. Он посещал интернаты, обнимал детей. Но когда его спрашивали, что с этим делать, он говорил: оставьте, вы ничего не сможете сделать с этой системой. Он просто говорил, что это должно само исчезнуть.
Что самое главное из того, что он сделал? Община. Как в биографиях святых: святой уходит в лес, а потом что-то из этого получалось.
Он начал жить с особыми людьми не как педагог, помощник, благотворитель, а как равный, и открывать, что они для него значат.
И уже получив этот опыт, он пытался его передавать – это другая часть его миссии. Родились два движения, которые меняют не только отношение к особым людям, но и самих участников – таких, как я, не родитель и не особый человек. Хотя Жан Ванье прекрасно понимал, что это не решает всех проблем, что это капля в море. Что общин очень мало, и так далее. Он реалист, но он говорил, что это – знак того, что любовь в нашем мире возможна.
Смогло ли это повлиять на ситуацию в России? Я думаю, важно, что многие люди в 1990-х захотели сделать что-то новое. Например, Центр лечебной педагогики, где он бывал, хотя это и независимая организация. Определить влияние Жана на ситуацию четко нельзя, хотя оно огромное.
Сегодня мы видим какие-то робкие изменения. Когда в 1990-е Патрик Матиас, психиатр «Ковчега», со мной ходил по Москве, он говорил: как мало у вас инвалидов! Значит, людей с синдромом Дауна где-то прятали, дома или в казенных заведениях. А сегодня их уже можно встретить.
Общин «Вера и свет» в России 13, все они расположены в Москве, Подмосковье и Санкт-Петербурге. Сказать, что они растут, нельзя. Но я помню, как еще в 1991 Жан говорил: я умру, и важно, чтобы это продолжалось. Я не думаю, что это был такой харизматический лидер, который умирает, и все его дело исчезает. Все работает, у организации есть устав, она живет. Конечно, хотелось бы, чтобы общин было больше.
У «Веры и света» нет никакой власти, нет такой функции – бороться за права особых людей. Очень трудно бывает объяснить, что «Вера и свет» – не благотворительность и не помощь. Эта история для тех, кто кому важно быть с такими людьми.
У нас есть друзья и добровольцы, но в основном это семьи с особыми детьми. Мы не фильтруем людей по принципу: верующий – не верующий. Нам это все равно. Мы встречаемся, общаемся, говорим на какие-то житейские темы. Читаем Евангелие, но это не обязательно. Это не «вместо церкви» – каждый остается при своих взглядах, но мы учимся жить вместе.
Все бы очень хотели, чтобы в России однажды общины «Вера и свет» превратились в «Ковчег», то есть члены общины смогли участвовать в решении проблемы сопровождаемого проживания. Но нужны люди, а найти их пока трудно.