Сегодня, 7 мая, день памяти Жана Ванье (1928-2019) – человека, который всеми своими устремлениями, чувствами и мыслями искал Иисуса и был Его свидетелем.
Иисус, пошедший за нас на крест Сын Божий, был создателем первой общины христиан, состоявшей из апостолов. В основу ее была положена новая заповедь – «любите друг друга, как Я возлюбил вас».
Исследуя Евангелие, занимаясь философией, прислушиваясь к мнениям своего духовного наставника отца Тома Филиппа, Жан шел путем, который в результате привел его к самому подножию этой новой заповеди Христа. И там, у ее подножия, он заложил камень и построил общину, которую назвал «Ковчег», а немного позднее еще и общины «Вера и Свет» (они есть в России).
Жан не превратился в «сына богатых и влиятельных родителей» (что мог просто в силу рождения), не сделал карьеру в военно-морском флоте (куда поступил из благородного порыва быть защитником и миротворцем), не стал профессором философии Сорбоннского университета (будучи успешным интеллектуалом и лектором), не стал священником (Ватикан и родной отец его в этом поддерживали), не женился, не имел детей и не стал монахом.
Вместо всех этих карьер и поприщ Жан пошел путем строительства общины.
История человечества достаточно длинна, и во многих народах и странах люди жили общинной жизнью, просто потому, что они жили рядом друг с другом и понимали, что такое пустить корни и выживать сообща. Они понимали, что семья – это малая община, что она окружена соседями, а соседи составляют деревню, – и все это общины, в них складываются человеческие взаимоотношения, в них дети видят примеры не только родителей, но и соседей. Община древности – это и место единого уклада, единых повседневных занятий, место, где нет случайных прохожих, где многое понятно и привычно. В этом смысле община древности была колыбелью для отдельно взятого человека. Она вскармливала его, помогала ему расти, порицала его за ошибки, давала ему работу, в общине человек создавал свою семью, община его хоронила. В России крестьяне жили общинным бытом, и людям 19 века казалось странным наделять их свободой и землей, настолько стабильным и прочным казался им уклад крестьянской общины.
Никому из нас не нужно объяснять, что в современном мире, во всяком случае в Европе и у нас в России, большинство людей живут подобно атомам. Они не знают соседей, люди, идущие по улице за окном, им не знакомы и никогда не будут знакомы. Наше общество безлично; идя по улице большого города, в толпе, невозможно и бессмысленно снимать шляпу перед каждым встречным. Все куда-то спешат.
Жан замедлился. Почти каждое свое выступление перед новой аудиторией он начинал со слов: «Я купил небольшой дом без удобств в деревне и пригласил в него жить двух умственно отсталых людей». Жан, зачем это тебе было нужно? «Я хотел стать ближе к Иисусу». Точно так же в Назарете Иисус, Сын Божий, разделил большую часть Своей земной жизни с общиной этого никому неизвестного города (для нас это был бы быт каменного века!). Он играл в нем ребенком, знал всех по имени, бегал по поручениям старших, помогал раввину в местной синагоге, знал в нем каждого человека, веселился на свадьбах и скорбел на похоронах, словом, был местным парнем. Он не метил в раввины, в торговцы, в книжники, не хотел работать на захватчиков-римлян, не стремился стать военным, не хотел стать членом синедриона, не был подпольщиком-бунтарем. Иисус жил жизнью общины безвестного города, и только под конец Своей недолгой земной жизни вышел на проповедь. И начал с того, что созвал общину – теперь это называют «призванием апостолов». Глядя на своих первых учеников, Он спрашивал: «Зачем вы идете за Мной?» Они отвечали ему: «Равви, где Ты живешь?» Иными словами: «Где Твой дом? Мы хотим быть там с Тобой». Очень естественный вопрос всякого, кто ищет свой подлинный дом, всякого, кто хотел бы пустить глубокие корни, кому надоело ловить рыбу в Геннисаретском озере и не видеть ничего, кроме этой рыбы. Простые, но открытые к Слову Иисуса люди инстинктивно почувствовали: «С Ним я буду как дома». «Как у Христа за пазухой», – говорит русский народ.
И Жан Ванье стал учеником Христа именно в этом смысле, задав Иисусу тот самый вопрос: «Равви, где Ты живешь? Где то место, где Ты пребываешь? Найдется ли там место и мне?» Задавая этот вопрос самому себе, Жан раздумывал о духовной жизни, предполагал попросить у отца (губернатора Канады!) денег и купить участок земли в португальском городе Фатиме, чтобы основать там нечто вроде общины. Он также жил в молодежной общине, со студентами в Париже, которую окормлял его будущий духовный отец, доминиканский священник Тома Филипп. Некоторое время Жан был ответственным за эту общину, но затем она перешла под опеку священника, назначенного епископом, и Жан решил продолжить поиски.
Благодаря отцу Тома Жан познакомился с людьми, живущими в интернате для умственно отсталых и психически больных людей в деревне Троли, под Парижем. Отец Тома служил в этом интернате, был его капелланом, к нему приходила вся округа. Он сказал Жану: «Приезжай и сделай здесь что-нибудь». То был переломный момент, когда в цепи духовных исканий вдруг появилось совершенно новое звено. Сам Жан часто говорил, что в крике умственно отсталых людей из интернатов, в их взглядах и одиночестве он услышал вопрос: «Любишь ли ты меня?» Вопрос, к которому подавляющее большинство из нас остается глухими. Как ответить на этот вопрос? Какие философские концепции могли бы здесь помочь? И кто в обществе мог бы ответить на него? Есть активисты, есть деятельные политики, есть много разных людей, но кто бы согласился жить с умственно отсталыми под одной крышей, чтобы твой дом стал их домом и чтобы у них был Дом?
Сегодня мы знаем, что существуют разные заведения, куда людей помещают, и там есть программы реабилитации, или проживания, или пребывания. Никому из нас в голову не приходит, что сами мы не «живем по программе» и не «пребываем», и что мы никуда не помещены. Напротив, мы живем свободно, а это означает, что мы распоряжаемся собой, можем строить отношениями с людьми по нашему выбору. Мы вообще можем делать все, что нам заблагорассудится. В частности, мы можем не только поверить в Бога, но и ходить в церковь к священнику по нашему собственному выбору, исповедоваться, знакомиться с другими прихожанами и пр.
Умственно отсталый человек не свободен, как другие люди, он не может учиться, как все, сделать карьеру, как все, найти работу, как все, создать семью, как многие, поверить в Бога и исповедовать свою веру православным, католическим, протестантским, мусульманским, буддистским или каким-то другим путем, он не может попросту развлечься в свое удовольствие, как это делают массы людей. Он даже не может быть безбожником, потому что для этого нужно много учиться и знать!
Жан говорил: «Община нужна не только умственно отсталому человеку, она нужна всем бедным людям, а бедные люди – это и матери-одиночки, и маргиналы, и инвалиды, и люди, травмированные тем или иным образом, и беженцы, и паллиативные больные, и…». Именно они в наименьшей степени чувствуют себя в нашем обществе как дома, «как у Христа за пазухой», так, как люди древнего уклада чувствовали себя в общине. Именно им не находится места там, где оно находится всем остальным. Или, может быть, все остальные уже давно попали в какое-то такое странное место, где попросту тесновато? В прайм-тайме по телевизору? В топе новостей? На устах у журналистов и блогеров? Среди тех, кого награждает президент? На Олимпийском пьедестале? Среди победителей школьных олимпиад? Среди героев, воевавших в горячих точках? Среди лучших писателей, переводчиков, оружейников, журналистов, программистов… Список этих тесных мест, увы, слишком велик.
«Я купил дом без удобств, пригласил в него двух умственно отсталых людей, и мы стали жить вместе». С 1960-х годов и до самой своей смерти Жан начинал почти каждое свое выступление с этих слов. Постепенно прихожане его духовника отца Тома стали заглядывать и в общину к Жану, соседка стала готовить им обед раз в неделю, кто-то решил устроить мастерскую, кто-то пришел и остался на подольше, а потом еще на подольше, и так оно пошло, пока в один прекрасный день Жану не предложили стать директором соседнего с его домом интерната. Так, вместо двух умственно отсталых людей, он стал жить с тридцатью. И не все так было просто. Но среди его помощников появились и те, кто решил разделить с ним быт и жизнь общины. Они получили название «ассистенты», поскольку община расширилась за счет государственного учреждения, а государство хочет, чтобы у людей были понятные роли и названия. Словом те, кто приходил и оставался жить в общине, стали называться ассистентами, хотя на деле они жили в общине и считали ее местом, где они живут или же предполагают жить достаточно долго. Юноши и девушки, и кто-то постарше тоже.
Справедлив вопрос: кем же были эти самые ассистенты, ведь, по сути дела, они были людьми, которые откликнулись на тот самый крик умственно осталого человека, который звенит у нас в ушах, который так нас пугает, и который мы всеми силами пытаемся в себе заглушить. «Любишь ли ты меня?» «Принимаешь ли ты меня таким, какой я есть?» «Любишь ли ты меня таким, каким меня создал Бог?» «Мое слабое тело, мои неловкие руки, мои незатейливые мысли, мое простое сердце пугает тебя, моя полная бесперспективность приводит тебя в ужас, и тебе хочется бежать сломя голову подальше от всей моей немощи». Этого ты так боишься?
В каждом из нас есть немощь, память о младенческой беспомощности, память о несвободе, о нашей глупости, о наших неудачах, гадких ошибках, обо всем том, что мы скрываем от всех и от самих себя. Как говорят психологи, всем нам нужен позитивный здоровый образ самих себя, иначе мы зачахнем, погрузимся в депрессию, и опять же отправимся к психологу. Нам нужен положительный целостный образ самих себя. Вид бедных вызывает в нас отвращение, потому что они напоминают нам о нашей глубинной, спрятанной бедности. Бедные спрашивают, нет ли в тебе нашей бедности? Не беден ли ты хоть в чем-то, чтобы понять, как живем мы, что мы ищем и что мы по-настоящему хотим? Ведь мы точно такие же, как и ты. А раз так, то и ты такой же, как и мы. Или нет? «Ну, уж нет, – ответит почти всякий. – Уж я-то не беден, как вот эта попрошайка и обманщица у метро».
Жан назвал свою общину «Ковчегом». Общины древности были колыбелями для человека. Община современности – корабль в бурном море безразличия, в котором тонут люди, один за другим, один за другим. И этот всемирный потоп, этот Божий гнев, увы, продолжается. Девятибалльный шторм не стихает. Людям рассказывают, что они могут все, что им доступно все, что от своего рождения они вовсе не дети Божии, а некие такие потенциалы, которые можно реализовать при помощи правильных детских садов, школ, программ, отдыха, правильного питания, министерских решений, политических курсов и наказов правительства. Причем идеально людям хотелось бы все время все выбирать: образование, место жительства, лучшие товары в магазине, лучшие вкусы кофе, и, в конце концов, менять и выбирать свою личность (что позволяет интернет), а также свою биологию (спасибо хирургии). Себя можно поменять, ты вчера – это не ты завтра, работай над своей личностью, трансформируй ее, говорит популярный современный историк, потому что завтра тебе понадобятся множественные личности, множественные гендерные, политические, психологические ипостаси тебя. Настрой себя, как программу, в которой есть много настроек. Сделай себе апгрейд. Вот почему бушует шторм, вот почему в нем гибнет так много людей. Не всем под силу стать протеями современности, плавно перетекая из одной формы в другую, заботясь о своих психологиях, аккаунтах и телах. В противоположность им кто-то становится телом ломимым, через душу и сердце кого-то проходит трещина, волны смыкаются над головой.
Почему общины «Ковчег» и «Вера и Свет» не потонули в первые же годы своего существования? Почему молодежь захотела жить и быть рядом с умственно отсталыми людьми?
Ответ не сложен: молодым свойственен поиск, они ищут себя, и они делают это честно, потому что в целом и в общем детей учат не лгать. И в восемнадцать лет не так уж много лгунов, большинство молодых людей честно, и настойчиво, и очень эмоционально ищут себя, тот самый позитивный образ самих себя, с которым им хотелось бы жить. Но если ты до конца честен с самим собой, и если хотя бы одна единственная искорка божественного в тебе еще не угасла, ты открываешь, что ты – самый первый лгун, самый первый фигляр, самый плохой из всех, и нет тебя хуже. Да-да, именно так поступает честный человек, разговаривая со своей совестью, а если он еще и юный, он делает это эмоционально и красиво. Честность – лучшая политика, когда пытаешься разобраться со своим местом в этом мире. И не быть тебе хорошим сыном или дочерью своих скучных или даже жестоких родителей, и не учиться тебе в престижной школе, и не поступить тебе в лучший вуз, и не сделать тебе карьеру, и не будет у тебя друзей, и вся жизнь твоя, в общем-то, уже не задалась, да и весь ты сам (или сама) какой-то неправильный, и хорошо бы тебе поменять в себе хоть что-то, ну хоть татуировку сделать...
«В какой-то момент человек слышит зов, – говорил Жан.– Община, которую основал Иисус, зовет его». Где-то на улице он видит нищих, где-то больного ребенка, пьяного бездомного, умирающего наркомана, всеми оставленного старика, одинокую соседку по подъезду. Откликнуться на зов бедных – это дело чести. Прийти на зов общины – это таинство. Ведь подлинные отношения с людьми строятся и видимо и невидимо, как незаметно из семечка вырастает дерево. Разделить жизнь с общиной – это благодать Божия, потому что для Бога мы все одна община, больше похожая, конечно, на коммунальную квартиру, где все ругаются друг с другом, лгут и так далее. Но и сам Бог, Иисус, разделил и разделяет с нами жизнь в общине, в этом нашем, в общем-то, бедламе. «Он хотел, чтобы мы стали экспертами жизни в общине», – говорил Жан. «Любите друг друга, как Я возлюбил вас».
Община «Ковчег» была основана в 1964 году, постепенно в нее пришли не только умственно отсталые люди, но и юноши и девушки, которые услышали зов общины. «Дружба с умственно отсталым человеком преображает», – говорил Жан. «Где вы найдете столько молодежи, чтобы она приходила к вам и становилась ассистентами просто так? – спрашивали чиновники. – Проще дать людям зарплату, пусть работают». Так говорили не только чиновники, но и друзья, и родственники. Но, как бы то ни было, таинство остается таинством. Община «Ковчег» в Троли росла, а за ней стали возникать и общины в тридцати других странах, в самых разных культурах, в самых разных экономических обстоятельствах. Может быть, Иисус, вломившись в коммунальную квартиру человечества, принес в нее что-то еще?
Жан Ванье говорил: «В Евангелии Иисус все время стремится быть рядом с бедными: отверженными, прокаженными, поруганными грешниками, врагами народа израильского, валютными спекулянтами и иностранными агентами, работающими на римлян, женщинами легкого поведения, психиатрическими больными, а также инвалидами опорно-двигательного аппарата и внешним врагами в виде самарян», – со всеми теми, кто был лишен или лишил себя радости быть частью великой общины народа Израиля. В истории об исцелении слепорожденного Иисус ищет отвергнутого всеми человека по всему городу, чтобы явить ему Самого Себя: «Ты видел исцелившего Тебя, и Он стоит перед тобою».
Жан говорил: «Быть рядом со страданием для Иисуса означало входить в реальность Его смертного часа, в реальность распятия, ради которой Он пришел к людям». Иисус стоит во главе общины труждающихся и обремененных, разделяет с ними хлеб страданий. Быть может, поэтому община, в которой есть место для самых немощных и незащищенных людей, и может стать домом для тех молодых юношей и девушек, которые ведут поиск своего места по-честному? Приходя в общину, они словно что-то припоминают… свое божественное рождение. Садясь за один стол с умственно отсталыми людьми и их друзьями, помогая им в мастерской, идя с ними на прогулку, они вспоминают, что и они сами – дети Божии, при всех своих многочисленных «нет», «не имею шансов», «у меня не получится» и «я никогда не»? Чадо Божие? Я? А не главное ли это, собственно говоря? И как я мог такое забыть? И не потому ли общины «Ковчег» и «Вера и Света» продержались и держатся так долго в этом бушующем мире трансформеров: во Франции, Польше, Канаде, в Украине, в Индии, в Англии, России?..
И не только общины «Ковчега» или «Веры и Света», но и социальные деревни, но и квартиры поддерживаемого проживания для людей с особенностями психофизического развития, но и центры дневного пребывания, но и инвалидные кафе, и мастерские, и все те дела, места и начинания, где по-прежнему существуют люди, готовые ровным голосом, глядя в глаза и совершенно естественно сказать «Да» человеку, который не умеет говорить, ходить, есть, читать и понимать, а, может быть, даже думать и любить, но всем своим телом и существованием задает один короткий вопрос: «Любишь ли ты меня?»
Сегодня день памяти Жана Ванье, но он бы сказал так: «Я хотел бы, чтобы помнили не столько меня, но мое дело». Точно так же и Мать Тереза Калькуттская говорила о своих домах милосердия. В своей последней книге Жан писал: «За наградами исчезает понимание того дела, которому было отдана вся жизнь». А в одном из последних интервью говорил: «Делая человека святым, вы ставите его на пьедестал, то есть делаете именно то, что он сам избегал всю свою жизнь». Жизнь Жана отдана общине.
Жан вместе с членами общины «Ковчег» в Троли. (Фотография справа внизу - Жан вместе с Марией Элен Матье, вместе с которой они положили начало общинам «Вера и Свет»)
Жизнь в общине! Как легко и как трудно о ней говорить. Легко, потому что она приносит столько радости, и трудно, потому что в ней столько боли, с которой ты ничего не можешь поделать, кроме как стоять у ее подножия и понимать: эту боль, вот этого человека, тебе не пережить, но Иисус – Сын Божий – пережил так много боли, и, видимо, испил ее до дна, только Богу такое по силам, так что теперь у наших страданий есть счастливый конец.
Я часто думаю, как встречу ушедших друзей там, за чертой страданий, где мне уже не нужно будет объяснять себе, что надежда есть, что лгать плохо, что бедные страдают, что мой друг Жан Ванье – прекрасный человек, который купил дом без удобств, пригласил в него двух умственно отсталых людей, и они стали готовить на обед кроликов, но у них не получалось, и тогда они попросили соседку готовить для них хотя бы раз в неделю, и так потихоньку, полегоньку построили общину «Ковчег», чтобы не потонуть в волнах моря трансформеров. И чтобы нам сегодня, глядя на интернат, специализированный детский сад, социальную деревню, дом милосердия для бедных, на то, как на улице кормят бездомных, в конце концов, на то, как социальный работник приносит старику хлеб и лекарства, задуматься: «А ведь в этом что-то есть. Что это для меня? И что я в связи с этим делаю?».
Павел Ракитин
Comments